— О нет! Знание — это что-то вроде орудия для достижения власти. А понимание — своего рода отречение от нее. Понимание выше тебя самого: ты не можешь им манипулировать, ты можешь его только принимать.

   — Ладно, отец, — сказал Драмокл. — Твои философские откровения мне не по зубам. Ты спокоен и доволен — а больше мне ничего и не надо. Я понимаю, что разговор о будущем тебе неприятен в свете последних событии, но все же не могу не спросить: чем ты думаешь заняться?

   — Кое-какие мысли по этому поводу у меня есть. — Отто пыхнул сигарой. — При всей своей любви к Глорму, здесь я не останусь. Если честно, тут у вас настоящее болото. Земля — вот где мое место. Она подвластна мне, конечно, но я не потому хочу вернуться. Я, наверное, передам свою политическую власть кому-нибудь и уйду на покой. У меня есть вилла на Капри, домик на Ипанеме, плавучий дом в Кашмире, ранчо на Ивисе, дом в Париже и пентхаус в Нью-Йорке. Я уверен, что найду чем заняться. Земля — местечко интересное. Если хочешь, возьму тебя с собой.

   — Меня? — сказал Драмокл. — На Землю?

   — Тебе она понравится, — заверил его Отто. — Там уйма увлекательных возможностей для способного молодого человека вроде тебя. Ты же отрекся от престола, верно?

   — Да, — сказал Драмокл. — Я решил, что так надо. Иначе Джон мог начать бомбардировку Глорма.

   — Что он собирается делать дальше, не знаешь?

   — Нет пока. Они с Анной еще не решили.

   — Для тебя это может плохо кончиться.

   — Сомневаюсь, чтобы Джон осмелился казнить меня, — сказал Драмокл. — Его толкает против меня не столько ненависть, сколько уязвленное самолюбие.

   — Но он может подвергнуть тебя унижениям. Он с детства был жутко злопамятным.

   — Ничего, как-нибудь переживу.

   — Да, но зачем? Поехали лучше со мной на Землю. Я покажу тебе новый мир.

   Драмокл помедлил с ответом, старательно подбирая слова. Он любил новые миры, приключения, чувство новизны. Но только не в компании с Отто. Не то чтобы он затаил злобу против отца. Он даже сочувствовал старому королю. Но жить с ним рядом не хотел — не хотел, чтобы его поминутно учили уму-разуму и наставляли на путь истинный.

   — Это очень заманчиво, — сказал Драмокл, — и я искренне благодарен тебе за приглашение. Но я все еще король и должен испить свою чашу до дна.

   Отто кивнул.

   — А ты, Сорочка? На Земле я смогу дать тебе все, что пожелаешь. Мне приятно твое общество. Вернешься со мной?

   — Спасибо за заботу, — поблагодарила Сорочка, — но я останусь.

   Отто взглянул на нее с удивлением. Потом рассмеялся и сказал:

   — Ну что ж. «И сыр один остался», как говорится в древней земной считалке. Удачи вам. — Он обнял сына и решительно произнес: — Все, мне пора.

   — Но как ты доберешься до Земли? — спросил Драмокл. — Я думал, тебе нужен большой взрыв, чтобы пройти между реальностями.

   — Взрыв был нужен, чтобы держать червоточину между реальностями Глорма и Земли открытой постоянно. А перебросить себя одного я могу и так.

   Он вынул из рукава плаща какой-то маленький камушек, зажал его между большим и указательным пальцами, и Драмокл увидел, что это ограненный кристалл. Отто дотронулся до кристалла свободной рукой — ив ладони у него оказался еще один, точно такой же. Потом еще один, и еще, и еще. Набрав дюжину кристаллов, он выложил из них круг на каменных плитках пола. Когда последний камушек коснулся пола, ослепительное белое сияние соединило кристаллы. Драмокл с Сорочкой отпрянул». Отто ступил в сияющий круг. — Прощай, сын мой. Счастливо оставаться, Сорочка. Сияние вспыхнуло еще ярче и погасло. Отто исчез, и с ним исчезли все кристаллы.

   — Странный, как всегда, — сказал Драмокл. — Всего хорошего, отец. Дай Бог тебе найти покой и счастье на Земле.

   Они с Сорочкой постояли молча, глядя на крыши Ультрагнолла. Потом Драмокл спросил:

   — Почему ты не вернулась на Землю с Отто?

   — Мне нравится здесь, — сказала Сорочка. — На Глорме я личность особенная, почти как принцесса. А на Земле я снова стану обычной закомплексованной еврейской девушкой. Но есть и другая причина...

   Она вдруг умолкла и потупилась. Она стояла совсем близко к Драмоклу, касаясь его плечом. Он неожиданно заметил ее пленительные черты и черные пушистые ресницы, обрамляющие глаза необычайной голубизны. Ее тело, стройное, но женственно округлое, источало неповторимо нежный аромат — обонятельную квинтэссенцию ее самой. Когда она подняла на него глаза, Драмокл вздрогнул, словно его ударили под дых. — Он распознал первые признаки любви. А любовь, пока она длится, прекрасней всех сокровищ мира — такая же свежая и удивительная в десятый или в сотый раз, как и в первый. Любовь — это пища, которой невозможно насытиться, подумал Драмокл. И привлек прекрасную землянку к своей груди.

   Его счастье омрачала лишь мысль о том, как расстроится Лира, получив от гофмейстера уведомление об отставке. Конечно, она устроит сцену, ну да ему не привыкать. Кстати говоря, куда, она запропастилась? Что-то ее совсем не видно в последнее время.

   — Ах, Драм, — сказала Сорочка, прильнув к его груди, — как только я увидела тебя впервые... Но я не смела и мечтать... Ох, я в полном смятении.

   — Ну-ну, мой милый орлихтунчик, — проговорил Драмокл нежным воркующим басом. — Все будет хорошо. Давай-ка пойдем и посмотрим, что там решил граф Джон. Рука об руку они вернулись в Военную палату. Орлихтун — это местная птичка с зелеными, желтыми и красными перышками, которую глормийские влюбленные избрали символом нежной страсти.