Руфус заметался по кухне еще быстрее. Солдафонские черты его исказились болью и нерешительностью.

   — Неужели это неизбежно? — спросил он. — Чтобы Драмокл, благороднейшей и нежнейшей души человек, был предан двумя людьми, которые любят его больше всех? Почему, Дру, объясни мне, почему?

   По щекам у Друзиллы катились слезы:

   — Потому что только так мы можем спасти его и Местные планеты.

   — И другого способа нет?

   — Никакого.

   — Можешь ты мне объяснить, каким образом мое предательство нас спасет?

   — Дорогой мой, боюсь, это выше твоего понимания. Неужели ты не веришь мне на слово?

   — Ну хоть в общих чертах объясни, я пойму!

   — Ладно. Ты знаешь, Руфус, что великую нравственную ось Вселенной крайне трудно сдвинуть с точки опоры, которая находится в сердцах людей. Но если ось эта придет в движение, перемены неминуемы. Мы с тобой, Руфус, стоим сейчас в точке вращения, а все сущее замерло на краю катастрофы, не желая ее, но не в силах ее предотвратить. Два мощных флота — тупорылые истребители против кольчатых штурмовиков — застыли в ожидании приказа, и Смерть, злорадная шутница, встряхнув игральные кости войны, бросает взор насмешливый последний на суету людскую, прежде чем...

   — Ты была права, — сказал Руфус. — Я не понимаю. Придется мне поверить тебе на слово. Ты говоришь, я должен предать Драмокла. Как мне сделать это?

   — Военные действия неизбежны, — сказала Друзилла. — Драмокл обязательно вовлечет в них тебя. Он попросит, чтобы ты сделал что-то с флотом Друта.

   — Ну да, и дальше что?

   — О чем бы он ни попросил, соглашайся, а потом сделай наоборот.

   Руфус нахмурился от напряжения.

   — Наоборот, говоришь?

   — Вот именно.

   — Наоборот, — повторил Руфус. — Ладно, по-моему, я понял.

   Друзилла положила ему на руку ладонь и спросила своим низким, волнующим голосом:

   — Можем мы рассчитывать на тебя, Руфус?

   — Мы?

   — Я и цивилизованная Вселенная, дорогой.

   — Верь мне, любовь моя.

   Они обнялись. И вдруг Друзилла вздрогнула:

   — Руфус! Там в окне — лицо!

   Руфус развернулся, молниеносно выхватив иглолучевик. Но ничего не увидел в двойном застекленном окне, кроме обычных парящих кусочков анастрагонского пейзажа.

   — Да нет там никого, — сказал он.

   — Но я же видела! — упорствовала Друзилла. Руфус надел скафандр, включил внешнюю систему освещения планетоида и вышел наружу. Вернувшись, он покачал головой:

   — Там ни души, дорогая.

   — Но я видела лицо!

   — Тебе, должно быть, померещилось со страху.

   — Ты все проверил? Следов от колес звездолета тоже нет?

   — Следы там действительно есть.

   — Ага!

   — Но это следы от наших собственных катеров. — Наверное, у меня просто нервный срыв, — сказала Друзилла с дрожащим смешком. — Скорей бы все это кончилось!

   Они поцеловались, Друзилла села в свой космический катер и отправилась в Истрад.

   Руфус задержался на Анастрагоне чуть дольше. Он поджарил себе на газовом рожке зефира, насадив его на кончик шпаги и раздумывая о том, что сказала Друзилла. Хорошая она девочка, Друзилла, только чересчур серьезна и склонна к истерикам. Все это ерунда на постном масле. Руфус и не думал предавать Драмокла. Если на то пошло, он лучше погибнет вместе с Драмоклом и со всей Вселенной в пламени атомного костра, но дружбы своей не предаст. Хотя до этого не дойдет. Кто-кто, а Драмокл умеет таскать зефир из огня — вернее сказать, каштаны. Дру поймет, как она заблуждалась, если, конечно, они останутся в живых.

   На самом деле Руфус был не прочь повоевать — так же, как и его друг Драмокл.