Затем у Фрэнка вытащили из кармана пиджака их дорожные чеки — очевидно, когда он торговался на уличном базарчике в толпе между Монпарнасом и Сен-Жермен. К счастью, он помнил номера. Но для того чтобы восстановить чеки, им пришлось убить добрую половину дня. Теперь Клэр носила деньги и паспорта в кожаной сумочке и ни на секунду не выпускала её из рук.

   Их гостиница «Лебедь», небольшая и уютная, находилась лишь в нескольких кварталах от Нотр-Дам. Это было чудесное строение в той степени запущенности, которую французы довели до совершенства. Вы входили в небольшой коридор, освещенный пятнадцативаттной лампочкой. Консьержка, полная женщина, постоянно ходившая в черном платье, жила в каморке у входа и дверь в свою комнату все время держала открытой, чтобы знать, кто и когда приходит и уходит, а потом сплетничать с соседями и жандармами. Назвав свое имя, вы получали ключ, прикрепленный к здоровенной резиновой груше, которую вы никак не могли сунуть по забывчивости в карман и уйти. Итак, с ключом в руке вы поворачивали налево и поднимались по спиральной лестнице, скрипевшей так, будто вот-вот провалится под вами. Поднимались, скажем, на пятый этаж. Зайдя в номер и пройдя по кафельному полу, вы могли открыть высокое французское окно, занавешенное белой портьерой, и посмотреть на крыши Парижа. Ради этих чудесных, неповторимых мгновений можно было стерпеть любые неудобства.

   Фрэнк и Клэр спустились по скрипучим ступенькам и отдали ключ от номера мадам. Гостиничный счет был оплачен, чемоданы лежали в камере хранения. Оставалось взять их, сесть в такси и отправиться в аэропорт. Времени оставалось достаточно, чтобы в последний раз пообедать и выпить вина в их любимом кафе за углом.

   Кафе «Ле Селект» занимало одну сторону маленькой площади, мощенной булыжником и окруженной зданиями с небольшими магазинчиками. Самый настоящий оазис спокойствия, где не слышно шума и гама большого города. В кафе стояло с дюжину столиков, большинство которых было занято: другие туристы тоже прослышали о прелестях этого уютного маленького кафе. Метрдотель в черном фраке и с напомаженными усами усадил Блэквеллов за столик. Насладившись белым вином, вкус которого заслуживал самой высокой похвалы, они заказали дежурный обед: салат, отбивные, pommes frites и паштет — бессмертное лакомство галльского народа.

   Между столиками ходил аккордеонист в полосатой рубашке и наигрывал одну из тех жалобных элегий, которые делают французскую народную музыку столь неповторимой.

   Все было чудесно. Фрэнк Блэквелл почувствовал, как на него снисходит умиротворение. Он ощущал какую-то связь с древним удивительным миром.

   — Дорогая, — сказал он, взяв Клэр за руку, — прости, я не уверен, что сделал что-то не так, но я сожалею, если обидел тебя.

   Клэр ласково улыбнулась.

   — Ты меня тоже прости, — сказала она. — Иногда я даже не знаю, что на меня находит.

   С другой стороны мощеной площади послышалась музыка. Она звучала все громче и громче. Звуки гитар, мандолин, мелодичные голоса. Затем во дворик кафе зашли музыканты. Их было четверо. Одетые в средневековые костюмы — чулки, пышные штаны и длинные накидки. То, что они пели, Блэквелл принял за старинную балладу. Молодые люди с бледными бородатыми лицами, они пели неважно.

   — Что это за ребята? — спросила Клэр.

   — Студенты, наверно, — ответил Блэквелл, припомнив предыдущие посещения Столицы мира. — Они поют в кафе, а люди дают им мелочь.

   — А на каком языке они поют?

   Блэквелл не мог разобрать. И не английский, и не французский, и не немецкий. Он знал, что в Париже полным-полно южноамериканских студентов, но этот язык был и не испанским. Музыканты закончили петь, и Блэквелл стал рыться в карманах. Внезапно один из студентов отбросил полу накидки, и в его руках оказался небольшой автомат. Блэквелл только успел сказать Клэр:

   — Смотри-ка, этот парень вооружен.

   И тут остальные студенты сбросили накидки, достали автоматы и начали расстреливать посетителей кафе.

   Фрэнк схватил Клэр за руку и потянул под стол. Пули градом осыпали дворик кафе, отскакивали от серо-черных булыжников, впивались в темно-желтые стены зданий. Посетители с воплями метались по кафе, пытаясь спрятаться, и падали, как осенние листья на ветру. Аккордеонист помчался к выходу и едва успел выскочить, как за ним жужжа устремился целый рой стальных шершней. Оставшийся лежать аккордеон издал последний жалобный стон, когда пули впились в его меха.

   Блэквелл скрючился за перевернутым столом. Внезапно он почувствовал, как Клэр с силой выдернула у него руку. Дрожа от страха и ярости, он огляделся по сторонам и увидел, что она лежит в пяти футах от столика. Ее разорвало напополам. Часть Клэр в простой юбке лежала отдельно от части, одетой в роскошный жакет из магазина «Блумингдэйл». Блэквелл уставился на жену и через несколько секунд увидел, как в том месте, куда попали пули, появились пять пятнышек крови, которые стали расползаться и наконец слились в одно большое кровавое пятно.

   Воздух во дворике посинел от кордитного дыма. Восемь посетителей лежали мертвыми. Студенты — или кем они там были? — скрылись. То были члены балканской террористической группировки, которая боролась за освобождение Черногории, и этим актом хотели привлечь к себе внимание. В «Ле Селект» они появились потому, что ожидали встретить там югославского посла с женой. Французская полиция схватила террористов двумя днями позже в Кан-сюр-Мер на средиземноморском побережье, когда они пытались бежать на катере в Африку. В перестрелке все четверо балканцев были убиты.

   Но об этом Блэквелл узнал позже. А теперь он стоял целый и невредимый посреди этого кровавого кошмара, сжимая в руках кожаную сумочку Клэр.

   Приехала полиция — и допросила свидетелей. Затем появились фотографы — и сделали снимки. Репортеры записали для будущего банальные возмущенные высказывания оставшихся в живых. Прибыла машина «скорой помощи» — и санитары убрали мертвых, засунув каждого в черный пластиковый мешок с молнией. Увезли и Клэр.

   Представитель американского посольства выразил соболезнования и вручил Фрэнку свою визитную карточку. Он заверил Блэквелла, что займется необходимыми формальностями по отправке останков Клэр на родину. Блэквелл поблагодарил его.

   Наконец все разошлись. За исключением Блэквелла, которому некуда было идти и который не знал, что же теперь ему делать. Официант, оставшийся в живых, спросил у Фрэнка, не хочет ли тот выпить.

   Фрэнк хотел, но не знал, что заказать. Официант предложил шампанское, самое лучшее, которое только было в кафе. Не каждый же день у тебя убивают жену, а ты чудом остаешься в живых, и вся твоя жизнь летит вверх тормашками. Официант ушел за шампанским, а Фрэнк попытался открыть сумочку Клэр, в которой лежали его паспорт, дорожные чеки и билеты на самолет. Сумочка не открывалась. Фрэнк увидел, что два пальца Клэр все ещё крепко сжимали застежку. Он огляделся. Никто не смотрел на него.

   Он попытался разогнуть пальцы. Сначала осторожно, а потом с силой. Пальцы внезапно разжались и упали на вымощенную булыжником мостовую.

   Вернулся официант с шампанским.

   Фрэнк нашел носовой платок, завернул в него пальцы и сунул их в карман. Из глаз у него потекли слезы.

   Официант положил руку на плечо Блэквеллу.

   — Courage, — сказал он.

   Блэквелл повернулся к официанту и сдавленно произнес:

   — Кто-то заплатит за это.

   Так говорят все жертвы.