Глава 3

   После панихиды Блэквелл зашел в местное отделение агентства «Развалюхи напрокат» и взял машину, собираясь вернуться в Нью-Йорк. Выехав на 101-е шоссе, он вспомнил про бар Поляка, что между заправочной станцией «Мобайл Флаинг А» и мебельным магазинчиком Этьена Аллена. Они с Клэр частенько бывали там, и теперь он решил заглянуть туда последний раз, чтобы вспомнить былое.

   Поляк выглядел по-прежнему — этакий здоровяк с окаймляющими лысину густыми волосами. А поскольку в его жилах текла польская кровь, то он носил закрученные кверху усы и имел брюшко, по конфигурации напоминавшее шар для кегельбана. Пучеглазый, он ходил, выворачивая ступни, как герой мультфильмов — утенок Дональд. Выглядел он очень забавно, и жители Саут-Лейка не принимали его всерьез, даже немного презирали. Но только до случая с Томми Трамбелли, или, как его здесь называли, Томми Забиякой.

   Это случилось два года назад. Томми Забияка был заведующим складом компании «Сиерз», что располагался в пяти милях по 123-му шоссе от Нетконга. В тот день Томми стал победителем ежегодного турнира по армреслингу в честь Дня Гарибальди в Сэддл-Ривер. Чертовски довольный собой, он начал смеяться над Поляком, подражая его походке и славянской манере медленно произносить слова. Но Поляк лишь улыбался, продолжая протирать стаканы. Вообще, если живешь в Нью-Джерси, то постепенно начинаешь привыкать к горлопанам из доков.

   Потом Томми стал насмехаться над традиционной «колбасой», которую Поляк нарезал на кусочки и, воткнув в них зубочистки в красной целлофановой обертке, бесплатно выставлял посетителям к их вящему удовольствию. На сей раз Поляк слегка покраснел, но промолчал.

   Затем Томми спросил Поляка, когда его предки перестали жить на деревьях — до или после второй мировой войны? На что Поляк, глубоко вздохнув и вытерев свои здоровенные красные ручищи о фартук, добродушно ответил:

   — Все. Томми, хватит. Заткнись, иначе я набью тебе морду.

   Томми имел рост выше среднего, но казался ниже из-за мускулистого тела, делавшего его похожим на медведя. Он увлекался тяжелой атлетикой, обладал черным поясом по каратэ и в колледже считался первоклассным игроком в бейсбол.

   — Хорошо, Поляк, если ты меня хорошенько попросишь, может, я и отстану от тебя. Но приказывать мне ты не можешь — понял?

   — Я приказываю тебе, — сказал Поляк. — Вали из моего бара и не смей появляться, пока не научишься прилично себя вести, Томми поставил на стол бокал с пивом «Миллер Хай Лайф», поправил футболку с изображением Брюса Спрингстина и спросил:

   — Ты хочешь вышвырнуть меня из своей забегаловки?

   — Да, — ответил Поляк, — именно это я и хочу сделать.

   Он снял фартук и вышел из-за стойки. Все расступились. Совсем некстати из музыкального автомата зазвучала старая добрая песня Кола Портера «Давай-ка станцуем». Томми принял боксерскую стойку и принялся подпрыгивать на носочках, пытаясь достать противника кулаками. В школе для малолетних правонарушителей он считался хорошим средневесом, и может быть, стал бы профессионалом, если бы не связался с мафией. Впрочем, речь сейчас не об этом.

   Поляк стоял неподвижно, опустив руки. Томми нанес ему мощный удар в лоб, но Поляк устоял, шагнул вперед и наступил Томми на ноги огромными желтыми башмаками. Томми взвизгнул — то ли от боли, то ли от неожиданности — и согнулся пополам. Поляк ударил его по затылку обеими руками, на этом драка и закончилась.

   Еще долго жители Саут-Лейка судачили о том, где Поляк научился таким приемам. Одни утверждали, что он в свое время был профессиональным борцом сумо в японском квартале Варшавы. Но ведь все знали, что при коммунистах в Польше не существовало профессионального спорта. В конце концов Джо Дагган, водитель тяжелого девятиосного грузовика, рассказал, что когда-то видел фотографию Поляка в старом номере журнала «Солдат удачи». Тогда Поляк удостоился почетного титула — «Наемник месяца».

   Спрашивается, что он делал в штате Нью-Джерси за стойкой бара в Саут-Лейке? Никто этого не знал. Да никто и не спрашивал.

   Повинуясь желанию выпить еще, которое редко посещает равнодушных к алкоголю людей, Блэквелл залпом опрокинул вторую рюмку двойного бурбона, усилием воли подавил подступившую к горлу тошноту и знаком заказал третью. Поляк подошел с бутылкой, но наливать не стал.

   — Послушай, Фрэнк, — сказал он с шипящим польским акцентом, — это, конечно, не мое дело. Но, по-моему, тебе станет плохо.

   — А я не хочу, чтобы мне было хорошо, — ответил Блэквелл.

   — Мне жаль Клэр. Прими мои искренние соболезнования, Фрэнк.

   — Спасибо, Поляк.

   Они замолчали. Лучи заходящего солнца, висевшего в мареве промышленных испарений заводов Нью-Джерси, пробивались сквозь грязные окна бара, бросали блики на красное дерево отделки. В золотистых полосках света плясали радиоактивные пылинки.

   — Это правда, что ты был наемником? — спросил Блэквелл.

   — Да, — ответил Поляк, — я был наемником.

   — Ну и как?

   — Вначале мне это нравилось. Но потом стало все труднее находить хоть какое-нибудь оправдание тому, чем я занимался. Нам приходилось убивать слишком много людей, вся вина которых заключалась в том, что они встречались на нашем пути. Поэтому я и решил открыть бар в Нью-Джерси и выработать у себя польский акцент.

   — Послушай, — продолжал Блэквелл, — а как мне стать наемником?

   — А зачем тебе это, Фрэнк?

   — Иногда события складываются так, что все твои чувства оказываются в полном смятении. Только лишив кого-то жизни, ты можешь вернуться в нормальное состояние. Поляк, мне нужно кого-нибудь убить.

   Славянская ладонь Поляка с толстыми короткими пальцами легла на плечо Блэквелла.

   — Поверь мне, Фрэнк, существуют другие, более приемлемые способы.

   — Какие именно, Поляк?

   В тот момент в бар зашли три посетителя — два толстяка и один худой. Поляк подвинул к Блэквеллу записную книжку и огрызок карандаша.

   — Черкни свой номер телефона, Фрэнк. С тобой свяжутся.